Игорь Сипкин предлагает Вам запомнить сайт «ХОЧУ ВСЁ ЗНАТЬ»
Невидимые слёзы супермамы, или об интенсивном материнстве
развернутьО материнстве либо хорошо, либо никак: реклама рисует образы блаженно спящего младенца, размеренных прогулок в осеннем парке и чтения добрых сказок улыбчивому малышу. Однако откровенный интернет разрушил эту идиллию: в сети появилась правда о бессонных ночах, потерянных амбициях, всепоглощающем одиночестве и постоянном чувстве вины обескураженных мам.
И пока одни честно описывают своей не радужный, но реальный опыт, другие обвиняют честных в эгоизме и неспособности «быть матерью», то есть в нежелании положить жизнь на алтарь родительства — еретичество в мире интенсивного материнства.
Впервые этот термин появился в книге социолога Ш. Хейз «Культурные противоречия материнства» (1996 г.): исследовательница отметила, что именно на женщине лежит ответственность за благополучие ребёнка, даже если он воспитывается в полной семье. Intensive mothering предполагает, что женщина должна безоговорочно отдавать все ресурсы ребёнку, будь то деньги, время или эмоции, пренебрегая собственными интересами, а зачастую и психофизическим здоровьем.
Интенсивное материнство делает особенно уязвимыми работающих мам: многие ощущают вину за то, что не могут постоянно находиться с ребёнком, как того требует концепция «идеальной матери». В основе такого материнства действительно лежит противоречие: с одной стороны, женщина обязана проводить всё время с ребёнком, удовлетворяя его потребности, а с другой — зарабатывать приличные деньги, чтобы удовлетворять эти потребности. При этом сожалеть о нехватке личного пространства — тяжкий грех.
Казалось бы, а что в этом странного? Родители ответственны за своих детей, всё лучшее — детям, дети — наше всё. Однако истории известны эпохи, когда мир не крутился вокруг ребёнка, и подобные прописные истины казались нелепостью.
Как мы дошли до такой жизни?
Материнство не всегда ассоциировалось со счастьем и безмятежностью. Например, Средневековье славилось антидетоцентризмом: к детям относились с недоверием, считая их демоническими существами, способными навредить и себе, и своей матери. Поэтому их старались буквально связывать пелёнками, несмотря на то, что тесное пеленание нарушало кровообращение.
В то время главной целью было удовлетворить физические потребности мини-версии взрослого, который с раннего возраста трудился наравне с родителями. Семьи же более высокого социального статуса делегировали уход кормилицам, а то и вовсе старались выслать отпрысков в монастырь.
Концепция материнства оформлялась на протяжении XVIII-XIX веков, когда менялся статус ребёнка (не «недочеловек», а «безгрешный ангел»). Всё более распространялась мода на «самостоятельное материнство», заданное эпохой Просвещения.
Символ нравственности, мать, соотносимая с Богородицей, должна была заполнить tabula rasa надлежащим содержанием. Поборница морали отвергала известную пуританскую пословицу «пожалеешь розгу — испортишь ребёнка» и старалась обеспечить маленькому любимцу эмоциональный комфорт и духовное развитие, в то время как отец семейства пропадал на службе у Отечества. Понятно, что такое материнство было недоступно для женщин из низких социальных кругов, вынужденных много работать и не имеющих средств для того, чтобы даже мечтать о достойном образовании для своих детей.
К двадцатому веку материнство от абстрактных добродетелей обратилось к научному обоснованию. Материнского инстинкта, ласки и моральных ориентиров оказалось недостаточно для того, чтобы вырастить здорового ребёнка: нужен был особый график питания и сна, специальные методы воспитания, предотвращение вредных привычек и слёзных истерик.
«Профессионализация» материнства требовала от женщин специальной подготовки и особого педагогического знания. Педиатры советовали дамам пристально наблюдать за тем, как ребёнок набирает вес, как часто он просыпается и как много ест. По мнению социолога Ж. Гандерсон, невозможность соблюсти эти требования вызывала у женщин чувство вины.
Эмансипация позволила женщине включиться в социальную и профессиональную сферы, однако вместе с тем не лишила обязанности следить за ребёнком.
Так, дочь Второй мировой, «Клепальщица Рози», призывала дам упорно трудиться на заводах. Несмотря на рабочее снаряжение, женщины на агитационных плакатах изображались привлекательными, с аккуратной причёской и прочими «женскими» атрибутами.
После войны СМИ под руководством государства предприняли попытку вернуть «Рози» в лоно семьи, пропагандируя образ ласковой жены и мудрой матери, однако, вопреки стараниям, женщины не стремились покинуть рабочее место.
Вторая волна феминизма 1960-х предлагала задуматься над темами, которые долгое время считались табуированными: о тяготах беременности, возможности отвергнуть путь материнства, сомнительном, аморфном предназначении «хранить очаг» тех, кто не хуже мужчин справлялся с рабочими обязанностями.
И тем не менее, идеология интенсивного материнства продолжала укрепляться, заставляя матерей если не отказываться от желания овладеть специальностью, то хотя бы трудиться «в две смены»: и за станком, и над «профессиональным» воспитанием чада.
Сегодня некоторые социологи уверены, что интенсивное материнство — это реинкарнация «родителей-вертолётов». Впервые это выражение появилось на страницах книги «Родитель — ребёнок» Х. Гинотта (1969 г.): так дети называли назойливых родителей, не оставляющих их ни на секунду без контроля.
Чаще всего такой термин используется по отношению к родителям старшеклассников. Взваливая на себя обязанности вполне взрослого человека, они лишают его самостоятельности: например, собирают рюкзак («он у меня такой рассеянный!») или в качестве ежедневного ритуала напоминают о надевании шапочки («на улице ведь холодно!»).
По словам психологов, в основе такого поведения лежат проблемы самих родителей:
-
избегание неудач заставляет их переносить эту стратегию поведения на детей;
-
чувство тревоги, вызванное нестабильной экономикой, постоянными задержками зарплаты и незакрытыми кредитами, рождает желание оградить от этих ужасов любимое чадо. Благие намерения оборачиваются сами знаете чем: согласно исследованию University of Mary Washington, у детей «вертолётов» повышен уровень тревожности;
-
гиперкомпенсация, защитный механизм психики, свойственный тем родителям, которых в детстве «недолюбили»: излишние усилия, вкладываемые в воспитание ребёнка, создают иллюзию восполнения дефицита внимания;
-
наконец, давление общества: сложно удержаться от очередного репетитора по алгебре-английскому-русскому или от совместного выполнения д/з, когда мамы на родительском собрании так увлечённо обсуждают решение сложной задачки и массово переживают о предстоящем ЕГЭ.
И пока родители уничтожают личные интересы ради создания иллюзорно безопасного мира для ребёнка, сам ребёнок едва ли чувствует себя счастливым, ощущая груз возложенных на него надежд и невысказанную обязанность оправдать ожидания, чтобы тем самым вернуть долг родительской любви.
Выхода нет?
Философ Л. Вэйд указывает, что сегодня альтернативой интенсивного материнства можно считать идею «детей на свободном выгуле», воспитание в духе поощрения самостоятельности и минимизации родительского контроля.
Предтечей этого движения называют Б. Спока. Написанная им книга «Ребёнок и уход за ним» вышла под эгидой: «Вы знаете больше, чем вам кажется». Американский педиатр отверг жёсткий график и призвал родителей следовать интуиции: мама лучше знает, когда ребёнок хочет есть, сердиться на него — это нормально, а любовь — лучшее воспитание.
Современным теоретиком «детей на свободном выгуле» является Л. Скенази, которая уверена, что детям необходимо давать больше свободы и предоставлять право выбора, оградив от гиперопеки тревожных родителей. Надо признать, что, несмотря на привлекательность многих предложений, они утопичны хотя бы потому, что противоречат закону: например, комендантский час запрещает детям без сопровождения взрослых находиться на улице. А в некоторых американских штатах ребёнок, не достигший 8-летнего возраста, и вовсе не может ходить в школу самостоятельно.
Родители, которые пытаются претворять в жизнь идею «свободного выгула», пусть и в усечённом виде, — настоящие герои, не сломленные паникой современного мира. Но таких — меньшинство, поэтому едва ли это реальная альтернатива «усиленному материнству».
Если женщина не отвечает стандартам глянцевой инстаграм-мамы, одной рукой помешивающей борщ, второй — качающей плачущего ребёнка, а, видимо, ногой печатающей отчёты для начальника (всё это, безусловно, нужно делать с аккуратной причёской и сногсшибательным мейкапом), она подвергается атаке риторических восклицаний:
Защитить диссертацию, конечно, неплохо, но почему ваш ребёнок до сих пор не знает английский алфавит?! Быть любящей матерью хорошо, но как можно так себя запустить?! Здорово, что ты успеваешь сходить в спортзал, но почему у тебя постоянно такой бардак дома?! Ты отличная хозяйка, спору нет, но куда ты пойдёшь работать после трёх лет декрета?!
Получается, что современное материнство — это проект «Совершенная женщина и её ребёнок-гений», в который мама, руководитель проекта, вкладывает максимум усилий, чтобы результат оправдал ожидания (её — или общества?).
Неудивительно, что сегодня многие отказываются от такой перспективы, не желая работать над созданием вундеркинда и замещать свою жизнь жизнью другого человека — близкого, но всё-таки другого. Поэтому за очертаниями полного отчаянья вопроса «Как (вы)жить в мире интенсивного материнства?» на самом деле проступает вопрос иной: «А нужно ли нам оно?».
Комментарии Facebook
Последние комментарии
Комментарии